Четвертый концерт Высоцкого в Питере был подпольным. В начале 1970-х власти резко изменили отношение к бардам.Их уже откровенно клеймили со страниц «Литературной газеты». Например, композитор Богословский и поэт Шкляревский. Упрекали в безыдейности, пошлости, глупости и бездарности. Персонально били по песням Кукина «А я еду за туманом» и Визбора «С моим Серегой мы шагаем по Петровке». Как ни прискорбно, но к ним присоединился и Булат Окуджава (№25 «ЛГ» за 1973 год). В центральной прессе появились разгромные статьи. В одной из них говорилось: «Не дать публичную отповедь поклонникам сомнительных бардов — значит ослабить идейно-воспитательную работу».

— Бардовскую песню убивали. Но не жестко, а мягко — душили подушкой, — вспоминает Полоскин. — Я стал слышать перед концертами от организаторов: «Только не пойте «Грустного медведя», «Шрам на роже», «Давай, Леха, поработай» — иначе нас сразу закроют». Выхожу на сцену, а зрители просят именно эти песни. Но если спою их, подведу человека. К тому времени за нашими выступлениями уже потянулся шлейф разбитых судеб, стали приходить известия, что люди, организовавшие эти концерты, лишались партбилетов и своих должностей. Клуб «Восток» был под колпаком у КГБ — сейчас это хорошо известно. Концерт Высоцкого запретили записывать. У моего приятеля, который пытался это делать, забрали пленку, а его самого выгнали. Попал под раздачу Женя Клячкин, который неудачно выступил в Новосибирском Академгородке. Сказали, что он вылил на зрителей ушат сексуального помета. После этого ему запретили выступать в «Востоке».

Так постепенно авторам-исполнителям закрыли доступ к сцене. И они снова ушли в леса. 1 июля 1972 года состоялся лесной концерт Владимира Высоцкого, которому тогда тоже не давали петь. Мероприятие было законспирировано под свадьбу на природе. Местом встречи назначили берег озера Лампушка на 78-м километре за Сосново, а поскольку электрички тогда ходили только до этой станции, то публика (некоторые дамы были на шпильках) шла 8 километров пешком — по шпалам и щебню. Микрофон был закреплен на срубленном дереве.

Высоцкий в первый момент застеснялся и попросил, чтобы сначала попели «туристы». Но потом исполнил 22 песни.Стояла жара, и он пел голый по пояс. Деньги ему за концерт собирали в пущенную по кругу шапку — кто сколько кинет . Эта «свадьба» запомнилась несколькими интересными и загадочными подробностями. Высоцкому выделили телохранителя — здоровенного двухметрового боксера, который не разрешал приближаться к своему объекту ближе чем на 20 метров.

Владимир Высоцкий поет на лесном концерте

Кто бы мог подумать, что скоро деньги обесценятся и в стране наступят «лихие 90-е». Было время, когда в «Восток» съезжались барды со всего света. А теперь клуб даже за дорогу не мог заплатить.

— Людям жрать стало нечего — какие уж тут песни, — говорит Борис Полоскин.
В 90-м эмигрировал в Израиль его друг Евгений Клячкин. Он думал, что эмиграция откроет ему путь к мировой славе. Но оказался в ограниченном пространстве крошечной страны. Его сердце остановилось в 1994-м. Он успел только вымолвить «ой».

Будто иссяк Юрий Кукин. Он умер в 2011-м, но перестал писать задолго до этого.

—Кукин был противоположностью Высоцкому, — считает Борис Полоскин. — Тот брал в песнях эмоциональностью — заставлял зрителей проглотить все, что написал. А если просто анализировать его стихи, тут и там спотыкаешься о корявые или неинтересные рифмы. Кукин, наоборот, пел подчеркнуто неэмоционально, но его песни были нагружены смыслом. Он вообще стоял особняком от всех нас. В свое время песни били из него фонтаном, одна за другой. А тут как отрезало. Он пытался что-то вымучивать. Но уже не писалось. Потому что не хотелось.
В конце 90-х вчерашних кумиров бардовской песни уже встречали полупустые залы. Бориса Полоскина выпускали в начале какого-нибудь концерта для разогрева публики с напутствием «Спойте только одну песню, но, пожалуйста,покороче».

Будто земля уходила из-под ног. А вскоре «для полного счастья» вторая жена объявила: «Ты никому не нужный нищий старик. Я от тебя уезжаю во Францию. Что ты можешь дать дочери со своей нищенской пенсией?». Она разменяла трехкомнатную квартиру, отселив Полоскина в коммуналку, и отбыла с дочкой в новую страну к новому другу. Тогда Боб написал вот такие строчки:
Горит костер в ночной степи,
Вовсю пылает, с ветром дружен,
Но тот огонь уже не нужен, —
Погревшись, путники ушли.
Не дай вам Бог, не дай вам Боже
Вдруг на огонь тот стать похожим.

А сейчас Боб устал и от песен. Он уже давно отказывается от участия в жюри бардовских фестивалей.

— Я одно время сидел в «жюрях». И в какой-то момент стало неловко. С одной стороны, сейчас, слава богу, в бардовскую песню пришли профессионалы — поэты, музыканты, артисты, которые учились в соответствующих вузах. Какое я имею право давать им оценки? Хоть я и написал в свое время «Музыкальную грамоту для бардов», все равно по большому счету остаюсь дилетантом и сужу о музыке — что в ней хорошо, а что плохо — на уровне интуиции. А с другой стороны, раньше бардов по пальцам можно было пересчитать, а сейчас их — сотни тысяч.Сидишь в «жюрях»: вокруг тебя рифмы, рифмы, — а слова не цепляют. Из-за этой массовости снижается качество. Зритель придет на один концерт, услышит что-то неблагозвучное и больше уже не появится. А в 60-е нас было мало. Мы пели для народа и в свое удовольствие…

А ведь было солнечное лето,
Мы с тобой горели как в огне,
Но тогда никто не видел это —
Радугу, что от тебя ко мне.
Это одна из последних песен, написанных Борисом Полоскиным.

Теперь он переключился на прозу. У него вышло 6 книг. А в компьютере еще 16 неизданных. В основном это книги воспоминаний. С одной стороны, сейчас, когда пережил почти всех друзей и подруг, страшно будоражить прошлое, а с другой — оно само навязчиво дает о себе знать, лезет отовсюду. Вот недавно «откопалась» аудиозапись одного из первых «востоковских» концертов 1963 года. Жаль лишь, что тот, кто записывал, включал магнитофон, только когда в кафе исполнялись песни, и выключал, когда начинались разговоры… И все равно на этой записи отчетливо слышна молодость Бориса Полоскина.

Боб не ревнив к чужой славе и готов к безвестности. Ему не привыкать.
Точно так же становятся безымянными и песни Боба. Например, «Таежная» считалась народной уже в 60-е. «Твои глаза подобны морю» в романе Ефремова «Лезвие бритвы» значится как старинный русский романс, в Интернете ее чаще всего приписывают Визбору, а например, современный певец Петр Налич, исполняя ее, объявляет: «Видимо, у этой песни есть автор, но я не знаю, кто он».

Но Полоскин ни на кого не в обиде. Евгений Клячкин, приезжавший в Россию за четыре месяца до смерти, подарил ему свою книгу и подписал ее: «Боб, все при нас». Так и есть. Они жили широко. Но не на широкую ногу, а на широкую душу.

Он и сегодня все такой же рисковый и веселый — не так давно упал с крыши на даче и написал по этому поводу шутливый рассказ «Последнее падение», а,провалившись под лед, посвятил этому рассказ «Ледокол»...

Боб двигал науку. И писал музыку своего времени. Он не спился. И совсем не похож на несчастного старика. Он в третий раз женат — на женщине, которая была рядом, не бросила в самые трудные дни. И действительно, все при нем. А песни Боба — лучший аккомпанемент к его жизни.
ПЕСНИ, УНЕСЕННЫЕ ВЕТРОМ